Хуже, чем в блокаду

Размещу еще одну интересную, на мой взгляд, статью из сборника научных трудов «Балтийские исследования. Восточная Пруссия и Калининградская область в XX веке. Выпуск 5», Калининград 2009, стр.43-55

Дмитрий Владимирович Манкевич (ассистент кафедры истории России РГУ имени Канта) «Немецкий контингент» Кенигсбергской области в 1945 – первой половине 1946 года: штрихи к портрету. (1)



Жизнь и историческая судьба гражданского населения бывшей Восточной Пруссии в первые послевоенные годы уже давно стала приоритетной темой для калининградских исследователей. Еѐ изучение особенно плодотворно на основе материалов НКВД/МВД, НКГБ/МГБ, военных наркоматов и министерств CCCР. Между тем значительная часть документов фондов вышеперечисленных ведомств в центральных архивах РФ засекречена и недоступна для рядового исследователя. В связи с этим особое значение приобретают архивы Калининградского обкома и ЦК ВКП (б), в которых отложились копии документов МВД, МГБ, других ведомств, либо имеются справки, составленные на основе таких документов. Настоящая статья основана преимущественно на документах из фонда ЦК ВКП (б) – КПСС (фонд № 17) Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), а именно – на комплексе материалов, характеризующих положение в Кѐнигсберг-ской области зимой – летом 1946 г.(2) Из всего многообразия источников автором были отобраны только те, которые характеризуют положение немецкого населения области, его взаимоотношения с советской военной и гражданской администрацией.
В первые послевоенные годы местное немецкое население играло важную роль в жизни региона уже в силу своей значительной численности. Статистические показатели, содержащиеся в документах гражданских управлений, МВД, ЦК и обкома ВКП (б), 11 Гвардейской армии, в целом, позволяют проследить динамику немецкого населения: 139 614 человек (в т.ч. 68 014 – в Кѐнигсберге) – на 1.09.1945 г., около 137 000 – на 1.01.1946 г., 116 129 – на 1.04.1946 г., 116 737 – на 1.06.1946 г. (по другим данным 110–115 тыс.), 113 000 – на 1.02.1947 г., около 100 тыс. – на 1.09.1947 г., около 40 тыс. – на 1.08.1948 г. На территорию Германии выехало (с 1947 по 1951 г.) примерно 102 407 (102 494) человек. (3) Таким образом, убыль немецкого населения с 1 сентября 1945 г. по 1 июня 1946 г. составила около 23 тыс. человек. Помимо гражданского населения на территории Особого военного округа и Кѐнигсбергской области содержалось значительное количество военнопленных и интернированных (см. таблицу). Необходимо принимать во внимание одно немаловажное обстоятельство: учѐт немецкого населения даже в первой половине 1946 г. вызывал массу нареканий, в том числе со стороны уполномоченного МВД-МГБ по Восточной Пруссии, начальника областного управления МВД генерал-майора Б.П. Трофимова. Согласно докладу, направленному им в ЦК ВКП (б) в июне 1946 г., большая часть немецкого населения имела на руках в качестве основного документа лишь справки без фотографий, выданные взамен изъятых немецких паспортов. Подобные справки могли передаваться от одного лица к другому, причѐм установить истинного владельца документа было практически невозможно. (4)
Уровень смертности немецкого населения на протяжении первого послевоенного года может быть однозначно определѐн как очень высокий. За октябрь 1945 г. в Кѐнигсберге было зарегистрировано 1 933 случая смерти гражданских лиц вне лечебных учреждений (около 30 человек в день). (5) В больницах за тот же период умерло 768 человек. (6) Таким образом, только за октябрь население Кѐнигсберга потеряло 4% своей численности. (7) Едва ли правомерно использовать эти данные для подсчѐта показателя смертности за первый послевоенный год, поскольку численность умерших постоянно колебалась. Наиболее тяжѐлыми для немцев стали осень 1946 г. и зимние месяцы 1946–1947 гг. Надѐжных данных, характеризующих уровень рождаемости немецкого населения, автору обнаружить не удалось.
Питание немцев, даже занятых на работах, было явно недостаточным для поддержания здоровья. По данным справки, направленной в интендантское управление Особого военного округа (ОВО) в октябре 1945 г., норма выдачи продуктов питания «черно-рабочим» (15 900 человек) составляла 400 г хлеба в сутки, нетрудоспособные (инвалиды, дети) могли рассчитывать на 200 г. (8) Согласно расчѐтам потребности в продовольствии для питания «местного населения» Кѐнигсберга в 1945–1946 гг., по норме №3 питание получали около 20 тыс. человек, (9) более 35 тыс. человек получали сокращѐнную норму питания (270 г хлебного зерна, 700 г картофеля, 100 г овощей), нетрудоспособным полагалось в сутки 135 г хлеба, 400 г картофеля, 100 г овощей. (10) Нормы питания не всегда выполнялись. Так, в июле 1945 г. ввиду отсутствия в Кѐнигсберге картофеля продовольственная ситуация стала «весьма напряжѐнной». (11) При этом в целом военные власти сумели в условиях крайне скудных продовольственных запасов обеспечить продовольствием немецкое население. В июле 1945 г. только военная комендатура Кѐнигсберга обеспечивала питанием свыше 65 тыс. человек. (12) В первой половине 1946 г. ситуация с продовольственным снабжением не претерпела серьѐзных изменений: продуктовые карточки работающих немцев отоваривались лишь на 50% или ниже. Неработающее немецкое население снабжалось продовольствием нерегулярно, «в пределах 200 граммов хлеба в день». (13) «Недоедание» становилось важным фактором смертности и уголовной преступности, принимавшей порой самые жуткие формы. (14)
Бытовые условия в больницах и в жилых домах способствовали распространению инфекций и резко снижали эффективность лечения. В докладе о работе гражданского управления Кѐнигсберга отмечалось: «Немецкое население живѐт в домах крайне скученно. Мыла ни больницы, ни население не получают. Освещения ни больницы, ни изоляторы не имеют, осветительных средств не получают». (15)
Своеобразным индикатором состояния лечебных учреждений к концу 1945 г. может служить описание больниц г. Инстербурга, направленное начальнику санитарной службы 11 Гвардейской армии 17 декабря: «В Инстербургском районе в настоящее время организовано три больницы и детдом для беспризорных детей. Все больницы, а также детдом лишены всякого мягкого инвентаря, белья постельного, нательного, полотенец, нет матрацев и наволочек, больные лежат прямо на соломе, укрываясь собственным тряпьѐм. Медикаментов нет, мединструментария также. Медицинский персонал во всех отделениях больницы работает без спецодежды. Мыла и дезинфекционных средств не имеется. Вследствие указанных причин в больницах очень много случаев внутрибольничных заболеваний, рецидивов болезней и чрезвычайно мал процент выписки из больницы. Имеются случаи заболевания тифом среди обслуживающего персонала. Кроме явных случаев сыпного тифа имеются множественные случаи гриппа, протекающего с температурой 39–40, в течение 9 дней с сильными головными болями. Возможно, что под видом гриппа протекает сыпной тиф. В район Инстербург переезжает много населения, которое способствует большему распространению вшивости. Бани для гражданского населения не имеется, дезинфекционной камеры также». (16)
Положение на предприятиях, где трудились как немецкие, так и советские специалисты, не сильно отличалось от ситуации в больницах: «Рабочие комбината, составляющие гражданское население г. Рагнит, живут в антисанитарных условиях. Уборных, помоек и рукомойников они не имеют. Жилые дома и дворы завалены мусором. Для забора воды служат грязные колодцы и река Неман. Пищеблок комбината не соответствует санитарным требованиям… Посуда моется в тѐмном помещении, в едва тѐплой грязной воде. За ноябрь месяц было зарегистрировано 26 случаев брюшного тифа. Больные не эвакуировались, а лежали дома или в плохо оборудованном изоляторе комбината. Дирекция комбината, несмотря на неоднократные указания, никаких серьѐзных мер, направленных на ликвидацию эпидемии брюшного тифа, не принимала». (17) Восстановление и реорганизация системы учреждений здравоохранения в первые послевоенные месяцы осуществлялись хаотично, плана подобной деятельности, судя по источникам, до апреля 1946 г. не имелось.
Наиболее полно картина отсутствия должной организации здравоохранения представлена в секретном сообщении подполковника медицинской службы Ф.К. Панафидина (19 апреля 1946 г.), отправленном народному комиссару здравоохранения СССР: «Нетрудоспособное население, главным образом старики и дети, фактически в медицинском отношении никем не обслуживаются. В городах Инстербург, Гумбиннен, Шталуппѐнен, Пилькаллен и других происходит непрерывный рост советского населения, а сеть советского здравоохранения отсутствует совершенно. Медикаментов и перевязочных материалов нет. Городского транспорта нет. 3000 больных немцев в больницах г. Кѐнигсберг и 1500 человек – в изоляторах области лечения не получают из-за отсутствия медикаментов. Питание немецкого населения чрезвычайно низкое (200–400 гр. хлеба в день, овощи, жиры, мясо и крупа отсутствуют). Переживает значительные трудности с питанием и русское население, так как из-за отсутствия продуктов продкарточки полностью не отовариваются. Торговли нет никакой. Все эти условия неизбежно дают большую смертность среди немецкого населения, которая только по г. Кѐнигсбергу составляет около 80 человек в день». (18)
Четвѐртого апреля был издан приказ, направленный на повышение эффективности медицинской помощи немецкому населению. Исходя из своих скромных ресурсов, командование 11 Гвардейской армии попыталось решить задачу реорганизации сельского здравоохранения. В частности, военным комендантам районов и районным врачам предписывалось «содержать в районах следующие лечебные учреждения: больниц на 100 коек – 6, на 50 коек – 12. При каждой больнице организовать амбулаторный приѐм силами больниц. Укомплектовать больницы немецкими мед. работниками, имеющимися в районах, оставив в военных совхозах по две медсестры». В то же время в приказе указывалось, что «содержание большего числа больниц или увеличение количества коек, а также увеличение штатов приниматься на снабжение и финансирование не будет». (19)
В Кѐнигсберге предполагалось содержать раздельную сеть больниц и поликлиник для немецкого и русского (советского) населения. В районах образованной «области Кѐнигсберга» в целях экономии средств предписывалось организовать комбинированные больницы для русского и немецкого населения, но с полным разделением отделений по национальному признаку. Для обслуживания больных немцев использовался немецкий медицинский и обслуживающий состав. Для русского населения в Кѐнигсберге было предусмотрено 1150 коек (мест) в больницах, в том числе общего типа (терапевтических) – 500, инфекционных – 300, детских – 200 и родильных – 150. Для немецких жителей Кѐнигсберга предусмотрели 1450 коек, в том числе 600 инфекционных. Немецкое население обслуживали 4 городские больницы (Центральная, инфекционная, инфекционная Св. Елизаветы, Св. Екатерины). Всего в больницах к началу 1946 г. работало 48 врачей немецкой национальности. В районах области сохранялось 1150 коек, из которых 50% были предназначены для русского населения и 50% для немецкого. (20) В материалах, отложившихся в фонде ЦК ВКП (б) РГАСПИ, особое место занимают данные о «настроениях немецкого контингента», а также о создании и деятельности формально подконтрольного советской администрации Немецкого клуба.
Начиная с лета 1945 г. по инициативе группы немецких коммунистов и при поддержке коменданта города и крепости Кѐнигсберг формировались агитационные группы, антифашистские клубы и библиотеки, объединѐнные в феврале 1946 г. в Центральный немецкий клуб, имевший филиалы в каждом городском районе. На начало июля в организации состояло около 300 человек. Клуб, по мысли организаторов, должен был стать политическим и культурным центром, объединяющим немецкое население, лояльное советским военным и гражданским властям. На практике, однако, получилось иначе: с проникновением в клубное сообщество бывших членов СДПГ и особенно НСДАП, благонадѐжность сообщества оказалась под сомнением. Согласно сообщениям из отдела контрразведки 11 Гвардейской армии (июнь – июль 1946 г.), из 23 артистов клуба лишь трое (лилипуты) не вызывали подозрений, остальные неоднократно высказывали «фашистские идеи и антисоветские взгляды». (21) Так, артист клуба Имкамп (22) убеждал соотечественников, что социалистическая система не подходит для Германии, а его соратник Анакер, арестованный в конце июня, что готов «бить всех, кто будет выступать против Гитлера». Работающая в секции педагогики фрау Клигель неоднократно заявляла, что немецкое население в Кѐнигсберге будет жить хорошо только при английской администрации. (23) Собрания и лекции посещало не более 7% населения Кѐнигсберга, что отчасти объяснялось непопулярной тематикой докладов и бесед – на протяжении 1946 г. предметом внимания лекторов клуба стали темы «Пятилетний план», «Нюрнбергский процесс», «Женщина в СССР»; несколько занятий были посвящены теме «Что такое национал-социализм». Коренное население же требовало от клуба защиты интересов немецких рабочих на предприятиях области, участия в организации школ для немецкой молодѐжи, контроля над деятельностью бургомистров, достоверной информации о дальнейшей перспективе немцев бывшей Восточной Пруссии. (24) Работа Центрального немецкого клуба в первом полугодии 1946 г. оценивалась ответственными представителями воору-жѐнных сил, МВД и гражданских управлений как «слабая» и не дающая желаемых результатов. (25)
Слухи о скорой войне между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции будоражили умы не только советских переселенцев, но и остававшихся на территории области немцев. Длительная неопределѐнность будущего статуса территории провоцировала «беспрерывно циркулирующие слухи», суть которых сводилась к тому, что область «в ближайшее время отойдѐт к американцам», либо в результате неудачной для СССР войны, либо под дипломатическим давлением Великобритании и США. Бывший мастер-строитель городского управления Кѐнигсберга Беренкинг, работавший при областном гражданском управлении, заявлял, что имеет (по долгу службы) чертежи и планы бараков, предназначенных для размещения жителей Восточной Пруссии, ранее эвакуированных в центральные районы Германии – англичане и американцы потребовали от СССР разрешить возвращение всех желающих на свою малую родину. (26) Проживавшая в деревне Шенвальде пожилая гадалка «распускала слухи» о скорой войне между СССР и США, в которой «советские» потерпят поражение, и с «русскими будут поступать так же, как русские поступали с немецким населением». (27)
Подобные слухи, по мнению начальника отдела контрразведки 11 Гвардейской армии полковника Митрофанова, возбуждали реваншистские настроения и активизировали «антисоветский элемент». (28) Лишь с февраля 1946 г. военные власти развернули «широкую разъяснительную кампанию», основной смысл которой сводился к трѐм пунктам: «область Кѐнигсберга» стала частью СССР и не подлежит обмену на другие территории или возврату Германии; эвакуация немецкого населения в ближайшее время производиться не будет; единственный верный путь улучшения материального и правового положения для каждого немца – честный и систематический труд в промышленности и сельском хозяйстве страны, которой немцы причинили «ничем неоценимый ущерб». (29) Начиная с апреля 1946 г., было организовано несколько собраний немецкой интеллигенции, а также молодѐжи с целью проведения «массово-разъяснительной работы». Интересно, что несколько первых собраний фактически оказались сорваны: «нацисты пустили слух», что участников собраний непосредственно из клуба отправят в Си-бирь. (30) В результате работы собраний был составлен перечень вопросов, ответы на которые жаждала как можно скорее получить восточнопрусская интеллигенция. Среди них были и такие любопытные: «Можно ли рассчитывать на возобновление работы университета?», «Почему не привлекают немецких архитекторов и коммунальных инженеров к работе по восстановлению города?», «Получат ли ―специалисты возможность издавать свои научные работы?» (31)
В распространении антисоветских идей («иногда открыто, а большей частью – в иносказательной форме») были уличены некоторые лютеранские пасторы и католические священники. Пастор кирхи Св. Екатерины призывал население молиться за освобождение от врагов, «находящихся на территории Германии». Другой пастор, согласно сообщениям осведомителей из числа прихожан, убеждал именовать русских «исключительно врагами немецкого народа и захватчиками Германии». (32) Борьба с антисоветским подпольем на территории Кѐнигсбергской области велась как силами МВД и МГБ СССР, так и военных. Согласно справке, составленной генерал-майором Б.П. Трофимовым, с апреля 1945 по май 1946 г. на территории ОВО и Кѐнигсбергской области имели место 4 террористических и 5 диверсионных актов с участием немцев. (33) Во второй половине марта 1946 г. оперативной группой МГБ СССР по Кѐнигсбергской области была ликвидирована «повстанческо-террористическая группа из числа немецкой молодѐжи – членов фашистской молодѐжной организации «Гитлер Югенд» (так в тексте). Следствие установило, что целями группы были убийства советских военнослужащих, диверсии, вооружѐнная поддержка Англии и Америки в случае войны этих государств против СССР. Реальным результатом деятельности группы стало убийство (в сентябре 1945 г.) советского военнослужащего в Кѐнигсберге, а также систематические грабежи частных квартир и жилых домов. При аресте участников группы оперативники МГБ изъяли 8 винтовок, 30 ящиков с патронами, гранаты и взрывчатые вещества. (34) Другая подпольная группа была выявлена оперативниками в лагере военнопленных на станции Тарау. Лидер группы, бывший офицер вермахта Дуберкарт, согласно оперативным данным, установил связь с некоторыми врачами центральной немецкой больницы Кѐнигсберга, с помощью которых военнопленные, отправлявшиеся в больницу на лечение, зачислялись как гражданские лица и впоследствии, получив поддельные документы, легально устраивались на работу или «бежали в Центральную Германию». Таким способом лагерь покинуло свыше 200 немецких военнослужащих. (35)
Наряду с подготовкой терактов, вооружѐнных акций и освобождением военнопленных в документах нашли отражение и более оригинальные методы сопротивления «русским». Немки-работницы детского дома в Велау «распевали антисоветские песни среди немецкой молодѐжи» – воспитанников детдома, чем, согласно вынесенному им приговору, развивали в них ненависть к советской власти и советскому народу. (36) В мае 1946 г. в местечке Краупишкен (близ Рагнита) была арестована «группа немецких женщин во главе с немецким врачом Козловски Гертрудой, которая в течение 1946 г. сумела заразить свыше 500 военнослужащих различными венерическими заболеваниями». Расследование вскрыло всю подноготную преступного сообщества: Козловски, работая врачом, вербовала обращавшихся к ней за медицинской помощью немецких женщин и «заставляла сожительствовать» с офицерами и солдатами Красной армии, причѐм «сожительство в большинстве случаев происходило на квартире Козловски». (37) Кроме того, обвиняемая проводила «контрреволюционную агитацию» среди немецкого населения, распространяла слухи о скорой войне между СССР и англо-американским альянсом, призывала немцев в этой будущей войне создавать партизанские отряды и уничтожать русских. (38)
Контакты советских военнослужащих и местного населения носили весьма разнообразный характер. Согласно справке, составленной гвардии полковником Митрофановым, многие офицеры нанимали немцев для работы «нянями, поварами, прислугами, портными и т.д.». Нередко военнослужащие «подпадали под влияние немецких женщин» и незаконно выписывали им документы на право выезда в Германию. (39) Подводя итог, следует отметить, что взаимоотношения советской администрации и немецкого населения носили сложный, многоплановый характер. Пострадавшее в ходе боѐв за Восточную Пруссию гражданское население оказалось в чрезвычайно сложных материально-бытовых условиях, вызвавших рост смертности и значительное сокращение численности «немецкого контингента». В течение всего 1945 г. не было определѐнности в отношении статуса территории «области Кѐнигсберга» и дальнейшей судьбы еѐ коренных жителей. Антисоветское движение, существовавшее на территории области, принимавшее самые разнообразные формы, так и не стало массовым, свелось к пассивному сопротивлению и к отдельным насильственным акциям. Не последнюю роль в этом сыграла эффективная деятельность советских спецслужб.



1. Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 09-01-00-231а.
2. Привлекались также некоторые документы из фондов Государственного архива Калининградской области (ГАКО) и Государственного архива но-вейшей истории Калининградской области (ГАНИКО).
3. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 8, 30, 65, 79; д. 203. Л. 43–47; ГАКО. Ф. 181. Оп. 1с. Д. 10. Л. 22; Очерки истории Восточной Пруссии. Калинин-град, 2002. С. 456, 463.
4. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 36.
5. ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 5. Л. 61.
6. Там же. Л. 62.
7. По состоянию на 12.11.1945 г. местного немецкого населения в городе Кѐнигсберге проживало всего – 60 642 чел., в том числе, мужчин – 18 515, женщин – 42 127, трудоспособных – 29 681, детей – 12 276, престарелых и инвалидов – 18 641 чел. ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 5. Л. 61.
8. Там же. Д. 7. Л. 36.
9. Суточная норма №3 включала: 450 г хлебного зерна или муки, 600 г кар-тофеля, 320 г овощей, 130 г крупы, 75 г мяса, 120 г рыбы, 25 г сахара. См.: ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 7. Л. 11.
10. ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 7. Л. 11–12.
11. Там же. Л. 42.
12. Там же. Л. 20–21.
13. ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации). Ф. 9401. Оп. 2. Д. 93. Л. 185, 186; ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 7. Л. 23, 28.
14. Весной 1946 г. в Кѐнигсберге за «продажу мяса человеческих трупов» были арестованы сторож кладбища Г.Н. и кустарь-корзинщик К.Л. В ходе обыска на квартире К.Л., который являлся торговым посредником в этом страшном «бизнесе», было обнаружено несколько бочек, заполненных пригодным для реализации «товаром». ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 93. Л. 183, 184.
15. ГАКО. Ф. 330. Оп. 1. Д. 5. Л. 63.
16. ГАКО. Ф. 332. Оп. 2. Д. 1. Л. 7.
17. Там же. Л. 9.
18. ГАНИКО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 3. Л. 17.
19. ГАКО. Ф. 332. Оп. 2. Д. 5. Л. 19–20.
20. ГАКО. Ф. 332. Оп. 2. Д. 5. Л. 25–26.
21. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 4, 5.
22. Здесь и далее фамилии немецких жителей области даются в соответствии с текстом цитируемых источников – как правило, без инициалов.
23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 7.
24. Там же. Л. 12, 13. На одном из совещаний при Управлении по гражданским делам Кѐнигсбергской области (26–27 июня 1946 г.) П.И. Афанасьев (начальник Рагнитского / Советского районного управления по гражданским делам) дал любопытную характеристику районному немецкому («антифашистскому») клубу: «Принял я также и антифашистский клуб. Мученье мне с ним, я за него не ручаюсь. Переводчика у меня нет, а я сам ничего не понимаю. Заходил я туда несколько раз – посижу возле них, они говорят, а что говорят, я не знаю, может быть, мы создаѐм им условия и этот клуб превратится не в антифашистский, а во что-то другое. Моѐ мнение закрыть его надо». (Там же. Л. 122.)
25. Там же. Л. 7, 12, 13, 120, 122.
26. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 8, 10.
27. «Пропаганда» гадалки, судя по всему, имела успех: согласно справке, «в результате вышеуказанной антисоветской деятельности среди бойцов Красной Армии появились панические настроения и снизилась дисциплина». РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 13–15
28. Немец Смаилов из подсобного хозяйства 16 Гвардейской стрелковой дивизии сообщал, что другие работники «настроены резко антисоветски, недовольны своим положением и русскими порядками, всѐ русское подвергают критике и осмеиванию, постоянно ведут разговоры о том, что скоро будет война между Советским Союзом и Америкой и тогда они будут помогать бить русских, а когда попадут на русскую территорию, то будут издеваться над населением, насиловать женщин и т. д., а уж начальника хозяйства повесят при первой возможности». РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 9.
29. Особо подчѐркивалось, что труд – не просто обязанность, а почѐтное право, долг перед немецким народом, который должен завоевать утраченное доверие СССР и «всех свободолюбивых народов». РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 144. Л. 108–110.
30. Там же. Л. 114.
31. Там же. Л. 111, 112.
32. Там же. Д. 143. Л. 31, 32.
33. Там же. Л. 29, 30. Все теракты и диверсии (поджоги) были приурочены к знаменательным датам: годовщине Октябрьской революции, выборам в Верховный Совет СССР.
34. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 144. Л. 104–106.
35. Видимо, этих военнопленных, превращѐнных в «нелегальных гражданских», имел в виду П.И. Колосов, начальник Кѐнигсбергского управления по гражданским делам, когда на совещании управления 26–27 июня 1946 г. говорил, что «в немецких больницах скрывается разная дрянь под видом больных и не исключена возможность, что там скрываются отъявленные фашистские бандиты». РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 10, 11.
36. ГАКО. Ф. 149. Оп. 5 с. Д. 1. Л. 46.
37. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 11–13.
38. ГАКО. Ф. 149. Оп. 5 с. Д. 3. Л. 11.
39. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 122. Д. 143. Л. 13–15.